Форум » » 3 января 1923 г. не стало Гашека » Ответить
3 января 1923 г. не стало Гашека
алоиз: Я как-то пропустил эту дату. Уже девяносто лет, как помер пан Ярослав Гашек - автор шедевральных "Похождений бравого солдата Швейка". Впервые начал читать его в семь лет. И жалею до сих пор, что судьба не дала ему еще немного времени, чтобы закончить свой бессмертный шедевр. И сразу масса аналогий. Проф - безусловно, поручик Дуб. Рожков - кадет Биглер. Ванвис - вольноопределяющийся Марек. Дядька - повар-оккультист Юрайда. Сид - старший писарь Ванек. Сканер - поручик Лукаш. Плакс - сапер Водичка.
Ответов - 72, стр:
1 2 3 4 All
Бравый: алоиз пишет: Надо попросить Греку - пусть воспитает из плохого мальчика хорошего мужчину всмысле кастрировать?
алоиз: Бравый пишет: всмысле кастрировать? Ты хочешь кастрировать батюшку Лишенца?! Но зачем, мон дьё?
Бравый: алоиз пишет: Ты хочешь кастрировать батюшку Лишенца?! вот не догнал, думал речь об этоим анонимном мальчике с замашками незабвенного гостя
Спорт - это жизнь!: Бравый пишет: вот не догнал, Ничего, ничего. Потренируйся немного, побегай по утрам. Тогда через пару недель легко Лишенца догонишь и кастрируешь, как мечталось.
NMD: Лишенец пишет: Честертона, Конан-Дойля, Теккерея, Джером Джерома... Я уж не говорю о собственно американцах... Уитмен, О`Генри, Фитцжеральд, Хэмингуэй, Миллер, Сэлинджер... Именно!
Бравый: NMD пишет: Именно! А в чем именно английский Оруэла лучше перечисленных авторов на твой взгляд? Обосновать как то можешь? А то вот поизучал я его биографию, не усмотрел там каких то сведений позволяющих делать такой вывод, а по произведениям судить не могу, поскольку никого из них в подлиннике не читал, а в переводах кто то становится лучше чем в подлиннике, а кто то хуже
NMD: Бравый пишет: А в чем именно английский Оруэла лучше перечисленных авторов на твой взгляд? В отличие от большинства вышеназванных, язык Оруэлла -- простой, но в то же время ёмкий и красочный. Вся "1984" построена на восприятии роли языка в политике, эдакий "Марксизм и вопросы языкознания" по-английски. Впрочем, есть у Оруэлла и серьёзное эссэ как раз на эту тему. Бравый пишет: в переводах кто то становится лучше чем в подлиннике Конан-Дойль, Хемингуэй и Салинджер -- стопудово.
Бравый: NMD пишет: язык Оруэлла -- простой, но в то же время ёмкий и красочный Приведи аналоги из русской литературы. А то не очень понятно, как это язык простой, но красочный. Само определение красочный предполагает широкую палитру языковых средств в произведении, даже написанных односложными предложениями. С емким понятно, но более емкого языка чем выражения типа пошел на хуй, я не знаю, но такого рода выражения не позволяют говорить о приемуществе литературного произведения основанного на подобных образных средствах. И прости, но по определению литературу делают произведения с богатым, а не простым языком. И многогранные, использующие широкий инструментарий произведения литературы, не могут быть написаны хуже тех, что написаны простым языком, разумеется при равно одинаковой понятности произведений для читателя.
Бравый: NMD пишет: Конан-Дойль, Хемингуэй и Салинджер -- стопудово. Возможно, но они и в русских переводах настолько не равнозначны, что трудно сказать до какой степени перевод улучшил именно этих авторов. Я знаю только один пример из мировой литературы, где излишне буквальный, точный перевод произведения убил авторитет автора для многих русских фанатов писателя. Это ранние, не публиковавшиеся прежде, произведения Ремарка, в недавних переводах. Сужу об этом по отзывам двуязычных русско-немецких знакомых.
Бравый: NMD пишет: язык Оруэлла -- простой, но в то же время ёмкий и красочный Опять же не читая подлинников, сложно судить. А в переводах, получается тупее некуда писатель
NMD: Бравый пишет: Приведи аналоги из русской литературы. Булгаков или Богомолов. Бравый пишет: А в переводах, получается тупее некуда писатель Кстати, я видел штук пять различных переводов "Мастера и Маргариты" на английский язык, и все ублюдочные. Пытался сделать и сам, получилось ещё хуже.
NMD: Бравый пишет: не публиковавшиеся прежде, произведения Ремарка, в недавних переводах Оно и понятно. Небось Промптом переводили.
Дальний восточник: NMD пишет: Пытался сделать и сам, получилось ещё хуже. Мда-а. Горек хлеб пеерводчика...
Бравый: NMD пишет: Булгаков или Богомолов У Булгакова простой язык? А кто такой Богомолов? NMD пишет: Оно и понятно. Небось Промптом переводили. Нет, недавно это лет 10 назад кажется, не было тогда еще у наших переводчиков промтов, да и говорю двуязычные хвалили перевод за точность, но материли за то что становилось так же тяжеловесно и скучно как в немецком оригинале
NMD: Бравый пишет: У Булгакова простой язык? На мой взгляд -- да. Бравый пишет: А кто такой Богомолов? Писатель. Владимир Иосифович.
алоиз: Булгаков, как автор, ИМХО достаточно беден. Какие-нить "Роковые яйцы" - еще куда ни шло, но "МиМ" - так.
Бравый: NMD пишет: Писатель. Владимир Иосифович То есть по аналогии с Оруэлом ты его считаешь вкупе с Булгаковым лучшими из тех кто когда либо писал на русском языке? Так понимать?
жывотнаэ: алоиз пишет: Булгаков, как автор, ИМХО достаточно беден. КИТАЙСКАЯ ИСТОРИЯ 6 картин вместо рассказа I РЕКА И ЧАСЫ Это был замечательный ходя, настоящий шафранный представитель Небесной империи, лет 25, а может быть, и сорока? Черт его знает! Кажется, ему было 23 года. Никто не знает, почему загадочный ходя пролетел, как сухой листик, несколько тысяч верст и оказался на берегу реки под изгрызенной зубчатой стеной. На ходе была тогда шапка с лохматыми ушами, короткий полушубок с распоротым швом, стеганые штаны, разодранные на заднице, и великолепные желтые ботинки. Видно было, что у ходи немножко кривые, но жилистые ноги. Денег у ходи не было ни гроша. Лохматый, как ушастая шапка, пренеприятный ветер летал под зубчатой стеной. Одного взгляда на реку было достаточно, чтобы убедиться, что это дьявольски холодная, чужая река. Позади ходи была пустая трамвайная линия, перед ходей - ноздреватый гранит, за гранитом, на откосе, лодка с пробитым днищем, за лодкой - эта самая проклятая река, за рекой - опять гранит, а за гранитом дома, каменные дома, черт знает сколько домов. Дурацкая река зачем-то затекла в самую середину города. Полюбовавшись на длинные красные трубы и зеленые крыши, ходя перевел взор на небо. Ну, уж небо было хуже всего. Серое-пресерое, грязное-прегрязное... и очень низко, цепляясь за орлы и луковицы, торчащие за стеной, ползли по серому небу, выпятив брюхо, жирные тучи. Ходю небо окончательно пристукнуло по лохматой шап-(*450) ке. Совершенно очевидно было, что если не сейчас, то немного погодя все-таки пойдет из этого неба холодный, мокрый снег, и вообще ничего хорошего, сытного и приятного под таким небом произойти не может. - О-о-о! - что-то пробормотал ходя и еще тоскливо прибавил несколько слов на никому не понятном языке. Ходя зажмурил глаза, и тотчас же всплыло перед ним очень жаркое круглое солнце, очень желтая пыльная дорога, в стороне, как золотая стена,- гаолян, потом два раскидистых дуба, от которых на растрескавшейся земле лежала резная тень, и глиняный порог у фанзы. И будто бы ходя, маленький, сидел на корточках, жевал очень вкусную лепешку, свободной левой рукой гладил горячую, как огонь, землю. Ему очень хотелось пить, но лень было вставать, и он ждал, пока мать выйдет из-за дуба. У матери на коромысле два ведра, а в ведрах студеная вода... Ходю, как бритвой, резнуло внутри, и он решил, что опять он поедет через огромные пространства. Ехать - как? Есть - что? Как-нибудь. Китай-са... Пусти ваг-о-о-н. За углом зубчатой громады высоко заиграла колокольная музыка. Колокола лепетали невнятно, вперебой, но все же было очевидно, что они хотят сыграть складно и победоносно какую-то мелодию. Ходя затопал за угол и, посмотрев вдаль и вверх, убедился, что музыка происходит из круглых черных часов с золотыми стрелками, на серой длинной башне. Часы поиграли, поиграли и смолкли. Ходя глубоко вздохнул, проводил взглядом тарахтящую ободранную мотоциклетку, въехавшую прямо в башню, глубже надвинул шапку и ушел в неизвестном направлении. II ЧЕРНЫЙ ДЫМ. ХРУСТАЛЬНЫЙ ЗАЛ Вечером ходя оказался далеко, далеко от черных часов с музыкальным фокусом и серых бойниц. На грязной окраине в двухэтажном домике во втором проходном дворе, за которым непосредственно открывался покрытый полосами гниющего серого снега и осколками битого рыжего кирпича пустырь. В последней комнатке по вонючему коридору, за дверью, обитой рваной в клочья клеенкой, в печурке красноватым зловещим пла-(*451)менем горели дрова. Перед заслонкой с огненными круглыми дырочками на корточках сидел очень пожилой китаец. Ему было лет 55, а может быть, и восемьдесят. Лицо у него было как кора, и глаза, когда китаец открывал заслонку, казались злыми, как у демона, а когда закрывал - печальными, глубокими и холодными. Ходя сидел на засаленном лоскутном одеяле на погнувшейся складной кровати, в которой жили смелые и крупные клопы, испуганно и настороженно смотрел, как колышутся и расхаживают по закопченному потолку красные и черные тени, часто передергивал лопатками, засовывал руку за ворот, яростно чесался и слушал, что рассказывает старый китаец. Старик надувал щеки, дул в печку и тер кулаками глаза, когда в них залезал едкий дым. В такие моменты рассказ прерывался. Затем китаец захлопывал заслонку, потухал в тени и говорил на никому, кроме ходи, не понятном языке. Из слов старого китаезы выходило что-то чрезвычайно унылое и короткое. По-русски было бы так: хлеб - нет. Никакой - нет. Сам - голодный. Торговать - нет и нет. Кокаин - мало есть. Опиум - нет. Последнее старый хитрый китай особенно подчеркнул. Нет опиума. Опиума - нет, нет. Горе, но опиума нет. Старые китайские глаза при этом совершенно прятались в раскосые щели, и огни из печки не могли пробить их таинственную глубину. - Что есть? - Ходя спросил отчаянно и судорожно пошевелил плечами. - Есть? - Было, конечно, кое-что, но все такое, от чего лучше и отказаться.- Холодно - есть. Чека ловила - есть. Ударили ножом на пустыре за пакет с кокаином. Отнимал убийца, негодяй - Настькин сволочь. Старый ткнул пальцем в тонкую стену. Ходя, прислушавшись, разобрал сиплый женский смех, какое-то шипенье и клокотание. - Самогон - есть. Так пояснил старик и, откинув рукав засаленной кофты, показал на желтом предплечье, перевитом узловатыми жилами, косой свежий трехвершковый шрам. Очевидно было, что это след от хорошо отточенного финского ножа. При взгляде на багровый шрам глаза старого Китая затуманились, сухая шея потемнела. Глядя в стену, старик прошипел по-русски: (*452) - Бандит - есть! Затем наклонился, открыл заслонку, всунул в огненную пасть две щепки и, надув щеки, стал похож на китайского нечистого духа. Через четверть часа дрова гудели ровно и мощно и черная труба начинала краснеть. Жара заливала комнатенку, и ходя вылез из полушубка, слез с кровати и сидел на корточках на полу. Старый китаеза, раздобрев от тепла, поджав ноги, сидел и плел туманную речь. Ходя моргал желтыми веками, отдувался от жара и изредка скорбно и недоуменно лопотал вопросы. А старый бурчал. Ему, старому, все равно. Ленин - есть. Самый главный очень есть. Буржуи - нет, о, нет! Зато Красная Армия есть. Много - есть. Музыка? Да, да. Музыка, потому что Ленин. В башне с часами - сиди, сиди. За башней? За башней - Красная Армия. - Домой ехать? Нет, о, нет! Пропуск - нет. Хороший китаец смирно сиди. - Я - хороший! Где жить? - Жить - нет, нет и нет. Красная Армия - везде жить. - Карас-ни...- оторопев, прошептал ходя, глядя в огненные дыры. Прошел час. Смолкло гудение, и шесть дыр в заслонке глядели, как шесть красных глаз. Ходя, в зыбких тенях и красноватом отблеске сморщившийся и постаревший, валялся на полу и, простирая руки к старику, умолял его о чем-то. Прошел час, еще час. Шесть дыр в заслонке ослепли, и в прикрытую оконную форточку тянул сладкий черный дым. Щель над дверью была наглухо забита тряпками, а дырка от ключа залеплена грязным воском. Спиртовка тощим синеватым пламеньком колыхалась на полу, а ходя лежал рядом с нею на полушубке на боку. В руках у него была полуаршинная желтая трубка с распластанным на ней драконом-ящерицей. В медном, похожем на золотой, наконечнике багровой точкой таял черный шарик. По другую сторону спиртовки, на рваном одеяле, лежал старый китайский хрыч, с такой же желтой трубкой. И вокруг него, как вокруг ходи, таял и плыл черный дым и тянулся к форточке. Под утро на полу, рядом с угасающим язычком пламени, смутно виднелись два оскала зубов - желтый с чернью и белый. Где был старик - никому не известно. (*453) Ходя же жил в хрустальном зале под огромными часами, которые звенели каждую минуту, лишь только золотые стрелки обегали круг. Звон пробуждал смех в хрустале, и выходил очень радостный Ленин в желтой кофте, с огромной блестящей и тугой косой, в шапочке с пуговкой на темени. Он схватывал за хвост стрелку-маятник и гнал ее вправо - тогда часы звенели налево, а когда гнал влево - колокола звенели направо. Прогремев в колокола, Ленин водил ходю на балкон - показывать Красную Армию. Жить - в хрустальном зале. Тепло - есть. Настька - есть. Настька, красавица неописанная, шла по хрустальному зеркалу, и ножки в башмачках у нее были такие маленькие, что их можно было спрятать в ноздрю. А Настькин сволочь, убийца, бандит с финским ножом, сунулся было в зал, но ходя встал, страшный и храбрый, как великан, и, взмахнувши широким мечом, отрубил ему голову. И голова скатилась с балкона, а ходя обезглавленный труп схватил за шиворот и сбросил вслед за головой. И всему миру стало легко и радостно, что такой негодяй больше не будет ходить с ножом. Ленин в награду сыграл для ходи громоносную мелодию на колоколах и повесил ему на грудь бриллиантовую звезду. Колокола опять пошли звенеть и вызвонили наконец на хрустальном полу поросль золотого гаоляна, над головой - круглое жаркое солнце и резную тень у дуба... И мать шла, а в ведрах на коромыслах у нее была студеная вода. Ill СНОВ НЕТ -ЕСТЬ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ Неизвестно, что было в двухэтажном домике в следующие четыре дня. Известно, что на пятый день постаревший лет на пять ходя вышел на грязную улицу, но уже не в полушубке, а в мешке с черным клеймом на спине "цейх № 4712" и не в желтых шикарных ботинках, а в рыжих опорках, из которых выглядывали его красные большие пальцы с перламутровыми ногтями. На углу под кривым фонарем ходя посмотрел сосредоточенно на серое небо, решительно махнул рукой, пропел, как скрипка, сам себе: - Карас-ни... И зашагал в неизвестном направлении. (*454) IV КИТАЙСКИЙ КАМРАД И оказался ходя через два дня после этого в гигантском зале с полукруглыми сводами, на деревянных нарах. Ходя сидел, свесив ноги в опорках, как бы в бельэтаже, а в партере громоздились безусые и усатые головы в шишаках с огромными красными звездами. Ходя долго смотрел на лица под звездами и наконец, почувствовав, что необходимо как-нибудь отозваться на внимание, первоначально изобразил на своем лице лучшую из своих шафранных улыбок, а затем певуче и тонко сказал все, что узнал за страшный пробег от круглого солнца в столицу колокольных часов: - Хлеб... пусти вагон... карасни... китай-са...- и еще три слова, сочетание которых давало изумительную комбинацию, обладавшую чудодейственным эффектом. По опыту ходя знал, что комбинация могла отворить дверь теплушки, но она же могла и навлечь тяжкие побои кулаком по китайской стриженой голове. Женщины бежали от нее, а мужчины поступали очень различно: то давали хлеба, то, наоборот, порывались бить. В данном случае произошли радостные последствия. Громовой вал смеха ударил в сводчатом зале и взмыл до самого потолка. Ходя ответил на первый раскат улыбкой № 2 с несколько заговорщическим оттенком и повторением трех слов. После этого он думал, что он оглохнет. Пронзительный голос прорезал грохот: - Ваня! Вали сюда! Вольноопределяющийся китаец по матери знаменито кроет! Возле ходи бушевало, потом стихло, потом ходе сразу дали махорки, хлеба и мутного чаю в жестяной кружке. Ходя во мгновение ока с остервенением съел три ломтя, хрустящих на зубах, выпил чай и жадно закурил вертушку. Затем ходя предстал пред некиим человеком в зеленой гимнастерке. Человек, сидящий под лампой с разбитым колпаком возле пишущей машины, на ходю взглянул благосклонно, голове, просунувшейся в дверь, сказал: - Товарищи, ничего любопытного. Обыкновенный китаец... И немедленно после того, как голова исчезла, вынул из ящика лист бумаги, в руку взял перо и спросил: - Имя? Отчество и фамилия? (*455) Ходя ответил улыбкой, но от каких бы то ни было слов удержался. На лице у некоего человека появилась растерянность. - К-хэм... ты что, товарищ, не понимаешь? По-русски? А? Как звать? - он пальцем ткнул легонько по направлению ходи,- имя? Из Китая? - Китаи-са...- пропел ходя. - Ну! ну! Китаец, это я понимаю. А вот звать как тебя, камрад? А? Ходя замкнулся в лучезарной и сытой улыбке. Хлеб с чаем переваривались в желудке, давая ощущение приятной истомы. - Ак-казия,- пробормотал некий, озлобленно почесав левую бровь. Потом он подумал, поглядел на ходю, лист спрятал в ящик и сказал облегченно: - Военком приедет сейчас. Ужо тогда. V ВИРТУОЗ! ВИРТУОЗ! Прошло месяца два. И когда небо из серого превратилось в голубое с кремовыми пузатыми облаками, все уже знали, что, как Франц Лист был рожден, чтобы играть на рояле свои чудовищные рапсодии, ходя Сен-Зин-По явился в мир, чтобы стрелять из пулемета. Первоначально поползли неясные слухи, затем они вздулись в легенды, окружившие голову Сен-Зин-По. Началось с коровы, перерезанной пополам. Кончилось тем, что в полках говорили, как ходя головы отрезает на 2 тысячи шагов. Головы не головы, но, действительно, было исключительно 100% попадания. Рождалась мысль о непрочности и условности 100! Может быть, 105? В агатовых косых глазах от рождения сидела чудесная прицельная панорама, иначе ничем нельзя было бы объяснить такую стрельбу. На стрельбище приезжал на огромной машине важный в серой шинели, пушистоусый, с любопытством смотрел в бинокль. Ходя, впившись прищуренными глазами в даль, давил ручки гремевшего "максима" и резал рощу, как баба - жнет хлеб. - Действительно, черт знает что такое! В первый раз вижу,- говорил пушистоусый, после того как стих раска-(*456)ленный "максим". И, обратившись к ходе, добавил со смеющимися глазами: - Виртуоз! - Вирту-зи...- ответил ходя и стал похож на китайского ангела.. Через неделю командир полка говорил басом командиру пулеметной команды: - Сукин сын какой-то! - И, восхищенно пожимая плечами, прибавил, поворачиваясь к Сен-Зин-По: - Ему премиальные надо платить. - Пре-ми-али... палати, палати,- ответил ходя, испуская желтоватое сияние. Командир громыхнул как в бочку, пулеметчики ответили ему раскатами. В этот же вечер в канцелярии под разбитым тюльпаном некий в гимнастерке доложил, что получена бумага ходю откомандировать в интернациональный полк. Командир залился кровью и стукнул в нижнее до: - А фи не хо? - и при этом показал колоссальных размеров волосатую фигу. Некий немедленно сел сочинять начерно бумагу, начинающуюся словами: "Как есть пулеметчик Сен-Зин-По железного полка гордость и виртуоз..." VI БЛИСТАТЕЛЬНЫЙ ДЕБЮТ Месяц прошел, на небе не было ни одного маленького облачка, жаркое солнце сидело над самой головой. Синие перелески в двух верстах гремели, как гроза, а сзади и налево отходил железный полк, уйдя в землю, перекатывался дробно и сухо. Ходя, заваленный грудой лент, торчал на пологом склоне над востроносым пулеметом. Ходино лицо выражало некоторую задумчивость. Временами он обращал свой взор к небу, потом всматривался в перелески, иногда поворачивал голову в сторону и видел тогда знакомого пулеметчика. Голова его, а под ней лохматый красный бант на груди выглядывали из-за кустиков шагах в сорока. Покосившись на пулеметчика, ходя вновь глядел, прищурившись, на солнышко, которое пекло ему фуражку, вытирал пот и ожидал, какой оборот примут все эти клокочущие события. Они развернулись так. Под синими лесочками вдали появились черные цепочки и, то принижаясь до самой (*457) земли, то вырастая, ширясь и густея, стали приближаться к пологому холму. Железный полк сзади и налево ходи загремел яростней и гуще. Пронзительный голос взвился за ходей над холмом: - А-гонь! И тотчас пулеметчик с бантом загрохотал из кустов. Отозвалось где-то слева, и перед вырастающей цепочкой из земли стал подыматься пыльный туман. Ходя сел плотнее, наложил свои желтые виртуозные руки на ручки пулемета, несколько мгновений молчал, чуть поводя ствол из стороны в сторону, потом прогремел коротко и призывно, стал... прогремел опять и вдруг, залившись оглушающим треском, заиграл свою страшную рапсодию. В несколько секунд раскаленные пули заплевали цепь от края до края. Она припала, встала, стала прерываться и разламываться. Восхищенный охрипший голос взмыл сзади: - Ходя! Строчи! Огонь! А-гонь! Сквозь марево и пыль ходя непрерывным ливнем посылал пули во вторую цепь. И тут справа, вдали, из земли выросли темные полосы и столбы пыли встали над ними. Ток тревоги незримо пробежал по скату холма. Голос, осипши, срываясь, прокричал: - По наступающей ка-ва-лерии... Гул закачал землю до самого ходи, и темные полосы стали приближаться с чудовищной быстротой. В тот момент, как ходя поворачивал пулемет вправо, воздух над ним рассадило бледным огнем, что-то бросило ходю грудью прямо на ручки, и ходя перестал что-либо видеть. Когда он снова воспринял солнце и снова перед ним из тумана выплыл пулемет и смятая трава, все кругом сломалось и полетело куда-то. Полк сзади раздробленно вспыхивал треском и погасал. Еле дыша от жгучей боли в груди, ходя, повернувшись, увидел сзади летящую в туче массу всадников, которые обрушились туда, где гремел железный полк. Пулеметчик справа исчез. А к холму, огибая его полулунием, бежали цепями люди в зеленом, и их наплечья поблескивали золотыми пятнами. С каждым мигом их становилось все больше, и ходя начал уже различать медные лица. Проскрипев от боли, ходя растерянно глянул, схватился за ручки, повел ствол и загремел. Лица и золотые пятна стали проваливаться в траву перед ходей. Справа зато они выросли и неслись к ходе. Рядом появился командир пулеметного взвода. (*458) Ходя смутно и мгновенно видел, что кровь течет у него по левому рукаву. Командир ничего не прокричал ходе. Вытянувшись во весь рост, он протянул правую руку и сухо выстрелил в набегавших. Затем, на глазах пораженного ходи, сунул дуло маузера себе в рот и выстрелил. Ходя смолк на мгновенье. Потом прогремел опять. Держа винтовку на изготовку, задыхаясь в беге, опережая цепь, рвался справа к Сен-Зин-По меднолицый юнкер. - Бро-сай пулемет... чертова китаеза!! - хрипел он, и пена пузырями вскакивала у него на губах,- сдавайся... - Сдавайся!! - выло и справа, и слева, и золотые пятна и острые жала запрыгали под самым скатом. А-р-ра-па-ха! - в последний раз проиграл пулемет и разом стих. Ходя встал, усилием воли задавил в себе боль в груди и ту зловещую тревогу, что вдруг стеснила сердце. В последние мгновенья чудесным образом перед ним, под жарким солнцем, успела мелькнуть потрескавшаяся земля и резная тень и поросль золотого гаоляна. Ехать, ехать домой. Глуша боль, он вызвал на раскосом лице лучезарные венчики и, теперь уже ясно чувствуя, что надежда умирает, все-таки сказал, обращаясь к небу: - Премиали... карасни виртузи... палати! Палати! И гигантский медно-красный юнкер ударил его, тяжко размахнувшись штыком, в горло, так, что перебил ему позвоночный столб. Черные часы с золотыми стрелками успели прозвенеть мелодию грохочущими медными колоколами, и вокруг ходи засверкал хрустальный зал. Никакая боль не может проникнуть в него. И ходя, безбольный и спокойный, с примерзшей к лицу улыбкой, не слышал, как юнкера кололи его штыками.
алоиз: Це Булгаков?
MG: Кстати сегодня прочитал - Гашек бывший чапаевец...
полная версия страницы